НА ГРАНИ ЖИЗНИ

Пожалуй, у каждого подростка бывают в жизни события, которые навсегда застревают в памяти. Тем более, когда речь в них идет о боязни и страхе, я бы сказал, даже о жизни и смерти. И происходили они не только в годы войны, о чем я уже рассказывал выше, но и в мирные годы.

О четырех таких случаях, адресованных внукам и правнукам, я и поведаю.

УПАЛ С ДЕРЕВА

Очень любил я бродить по лесу. И не только для того, чтобы собирать грибы да ягоды, заглядывать в птичьи гнезда, любоваться полетом пернатых, встречами со зверюшками... Но и просто так - для душевного отдыха. Общение с природой наполняет организм силой, а мысли - любовью ко всему, что создано Богом на земле.

И в тот день вместе с братом пошли мы в сосновый бор. Как магнит почему-то притягивал он нас, звал к себе. И мы с радостью входили в его широкие объятия.

Чем только не занимались в зеленой зоне. Бегали вокруг дубов-колдунов прыгали через муравейник, кувыркались на мягких, покрытых бархатистым мхом, полянках. Лазили на деревья.

В первые послевоенные годы на экранах кинотеатров с наслаждением, граничащим с умопомешательством, вся детвора смотрела художественный кинофильм «Тарзан». Удалось это сделать и мне. Но для этого сначала пришлось заработать деньги на приобретение билета. А как? Разумеется, с помощью того же леса. Насобирал я литра два земляники. И пошел продавать ее на железнодорожный вокзал к приходу пассажирского поезда. Таких, как я, там уже было несколько человек. И мне повезло. Двое мужчин купили у меня по два пакетика ягод.

Зажав копейки в кулаке, вернулся я домой. А вечером купил билетик и вошел в небольшой кинозал, под который приспособили хозяйственное помещение. Похождения Тарзана и его любимой спутницы обезьянки Читы очаровали. Как и другие ребята, я стал подражать им во время передвижения по лесу и кустарникам. Научился, цепляясь за ветки, ловко перепрыгивать с дерева на дерево, издавать звуки, напоминающие те, что произносил Тарзан, оглашая своих четвероногих друзей.

Затем мы устраивали игры «Попробуй - догони!» Насколько я помню, в Реуте редко кому из моих сверстников и даже брату Мише сделать это удавалось. Вот и прилипли ко мне забавные клички «Чита» и «Партизан». Вторая из них, видимо, потому, что я умел быстро и хорошо маскироваться.

И вдруг случилось несчастье. Как-то влезал на сосну по ее еще гладкому стволу. Уже поднялся метра на четыре и уцепился за сучок. Но сучок оказался подсохшим и сломался. Я упал. Упал прямо на пенек, покрытый мхом.

В чувство приводили меня Миша и другие деревенские ребята. Они били меня ладошками по щекам, делали даже искусственное дыхание... Наконец-то я проснулся, совершенно не помня, где я и что со мной.

Главная неприятность – я лишился дара речи. Несколько часов не мог вымолвить и слова. Озабоченные дружки с удивлением смотрели на «вдруг» онемевшего приятеля. И только Петька сумел мне помочь.

- Шурка, догони! - крикнул он и бросился бежать между деревьями. Какая-то неведомая сила заставила и меня метнуться за ним. Раньше я легко решал эту задачу, настигая соперника. А в тот день сделать это было нелегко. Не хватало не только сил, но и воздуха. И все же я бежал, и, наконец, у меня вырвалось слово: «Догоню!!!»

Петька сам остановился:

- Ты заговорил?! Ну еще... еще крикни!

Подошедшие брат и дружки смотрели на меня как на вновь родившегося на свет. Ведь я разговаривал с ними, как и прежде.

ЛОШАДЬ... ЛЯГНУЛА

Это произошло летом, когда лошадей, переданных на период фашистской оккупации населению, еще не возвратили назад, в колхоз. Наша кобыла, которую в Реуте именовали Сидорихой (по имени папы Исидора) жеребилась прямо на пастбище. Узнав об этом, на луг пришел отец. Вместе с ним был и я. С необыкновенным любопытством рассматривал еще мокрого новорожденного, которого тщательно, с материнской нежностью и любовью вылизывала его мама.

Отец вернулся в село и вскоре приехал на луг на возку вместе с одним из сельских мужиков. Угостив кобылицу хлебом, он попытался подвести ее к телеге. Но та ржала, упиралась, не спуская глаз со своего детеныша.

- Не бойся! - сказал папа. - Мы его заберем.

И лишь после того, как жеребеночка уложили на постельку из мягкого сена, его мать сама пошла к возку. Обнюхав наследника, она успокоилась.

Дядька взмахнул кнутом - и его мерин тронулся в путь. Папа сидел позади и придерживал малыша, чтобы тот не свалился.

Следом за телегой, к которой была привязана кобыла, бежал я. Да так близко, что едва рукой не касался ее хвоста. Вдруг я увидел, что роженица оглянулась, натянув веревку, и заржала. И тут же ощутил удар в грудь: упал и потерял сознание.

- Дядя!.. Дядя! - закричали бежавшие чуть позади ребята. - Шурика кобыла лягнула!

Подошедший отец поднял меня на руки и уложил в возок рядом с жеребеночком. Это понял я, придя в себя, ощутив запах парного молока, исходивший от моего прикрытого сеном соседа.

- Балбес! - оглянувшись, ругал меня отец - Зачем полез под самый хвост? Она же сейчас агрессивная... Бережет дитя. Вот и стукнула. Хорошо, что слегка.

Я понимал, что допустил ошибку. Мне было больно. Левой рукой держался за грудь, а правой гладил шелковистую кожицу на шее жеребеночка. И это успокаивало.

«НЕ ЗАБИРАЙ МЕНЯ, ЛОБЖАНКА!»

Зимой пацаны Реута любили играться возле деревянной бани, которую построил еще до войны дядька Петька, муж Марии Максимовны, родной сестры нашей мамы. Погиб он в одном из жестоких боев, оставив дома не только жену-красавицу, но и двух малолетних детей, Валю и Ваню. Однако память о нем жива не только в сердцах людей. Ежедневно напоминает о нем построенная с душой банька. Многие пользовались ей. В том числе и красноармейцы перед предстоящими боями, когда квартировали в Реуте.

С пологого берега, ведущего прямо к реке, была протоптана тропинка к полынье, в которой бабы из ближайших хат брали воду. Десятки раз и я спускался вниз, чтобы хоть малость поскользить по льду на самодельных коньках.

Вот и в тот день бежал по этой тропинке и вдруг поскользнулся и угодил в прорубь. Мои ноги не доставали дна, а потому ладошками ухватился за лед. Попытка вылезти ничем не увенчалась: течением едва ли не оторвало меня от холодного панциря. «Не забирай меня, Лобжанка!» - молил я речку. Я плакал, задыхаясь от слез и сжимающей все тело холодной воды. Пальцы начали синеть и плохо слушаться.

- Держись, пацан! - вдруг донеслось до меня. И тут же чья-то могучая рука ухватив за шиворот, вытащила едва не утопшего в воде.

- Во угораздило! - возмутился мой спаситель. - Бегом домой, а то закоченеешь...

И я побежал.

А к вечеру сильно поднялась температура. Мама закутала меня теплым одеялом на печи. Но выздоровление не приходило, хотя пот лил с тела градом.

- Не дай, Бог, воспаление? - перекрестившись, повернувшись к иконе в углу, сказала мать. А затем помогла мне спуститься на пол и начала натирать мое тело каким-то жиром.

- Влезай в печку! - скомандовала она. Я не удивился. Слышал, как старые люди разогревают свои косточки именно таким древним путем. И вот теперь с помощью матери забрался туда, где всегда стояли чугунки и кастрюли. Пролежал там несколько часов. О чем только не передумал. Одно угнетало: могу умереть, ведь мне не хватает воздуха. И я уже мысленно прощался с самой любимой учительницей русского языка и литературы Ольгой Ивановной. Это она научила ценить великий и могучий язык Тургенева, язык сотен замечательных сказок, не прочитанных еще стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, романов Толстого и Достоевского... Язык, на котором разговаривают мои родители, братья и сестры.

Прощался с родными и друзьями, любимым лесом и деревцами, которые минувшей осенью посадил вдоль дороги у нашего забора. Прощался со всем, что так мило и дорого.

И я уснул. Спал крепко и долго. И даже не слышал, как в хате уже собрались родные и близкие матери женщины, чтобы «оживить» меня.

К счастью, почувствовав себя лучше, я и сам проснулся. Самостоятельно вылез из печи. И увидел радость в глазах всех, глядевших мне в глаза.

ВЕРХОМ НА ЖЕРЕБЕНКЕ

Мне тогда было лет десять. Очень часто вместе с пацанами бегал я на конюшню, чтобы полюбоваться лошадьми. В сельской бригаде их числилось десятка четыре, разного возраста и различной окраски. Как и мои сверстники, я рано научился ездить верхом на коне. Заслуга в этом отца и многих добрых дядей.

Я даже забывал о кровавых мозолях на двух половинках заднего места, которые образовывались после длительных поездок верхом на пастбище и возвращения назад.

А однажды у «лошадиного» дома произошло для меня невероятное.

- Хочешь покататься? - спросил как-то один из молодых мужиков. Ну, кто же откажется?

- Конечно! - ответил я, мечтая о поездке верхом на лошадке.

Однако из сарая мой благодетель вывел не взрослого коня, а совсем молоденького жеребчика.

- Он такой тихий, ручной, любит ласку, - успокоил меня. - Садись! И я ловко вскочил на малыша. Мои ноги кольцом перекрывали почти все его туловище.

- Держись за шею! - посоветовал мужик и хлопнул четвероногого по бедру. Тот, взбрыкнув, сразу же галопом понесся вдоль длинной стенки конюшни. Едва удержавшись на живом сидении, я тут же, как многие учили, прижался всем телом к спине мчавшегося животного, не отпуская рук от шеи.

На повороте перепуганный конек так близко притерся к углу сарая, что я почувствовал острую боль в левой коленке. Но перенес ее как-то спокойно. Пугало падение на что-то твердое. С этим не раз сталкивался и жестоко страдал. «Скорее бы он остановился, - размечтался я, из последних сил прижимая ноги к перепуганному носителю первого в своей короткой жизни всадника. Пытаясь меня сбросить, жеребенок помчался еще быстрее на второй круг, потом - на третий. И, наконец-то за углом у ворот мужик перехватил крепкой рукой его за шею и остановил.

- А ты не трус! - похвалил он меня. Увидев же на моем колене сгустки крови, добавил: - Ничего! До свадьбы далеко, заживет как на собаке. Только сухим песочком засыпь...

Так я и сделал. И действительно, ранки на колене быстро затянулись. А я почувствовал, что смогу вынести и другие испытания.