АЙ ДА МИША!

Сразу же после изгнания немцев с территории Белоруссии повсеместно начали восстанавливаться колхозы. Люди возвращали лошадей, отданных им перед оккупацией. По крупицам создавался материальный фонд. Заработали животноводческие фермы и полеводческие бригады.

Одну из таких бригад в Реуте возглавил хромоногий мужик Талалаев. До сих пор помню его клички. Первая – «Пудик». Не правда ли, странное название? Произошло оно скорее всего, потому, что часто повторял он это слово, имеющее весовую категорию, в повседневной жизни: покупая что-то или же при продаже чего-то.

Была у Талалаева и другая кличка – «Колупай». Не трудно догадаться, почему односельчане придумали ее. Бригадир с недоверием относился к колхозникам. Порой был назойливым и мелочным, «колупал» всех своими расспросами до неприличия. «Смотрите, «Колупай» идет, - говорили на рабочих местах. - Сейчас заколупает нас».

Может быть, люди пощадили бы его и забыли об этих унизительных кличках. Но бригадир он был никудышный. Однако в глаза сказать ему об этом боялись.

И все-таки в деревне нашелся смельчак. А было это утром обыкновенного дня. «Пудик» прибыл на место сходки колхозников, чтобы дать всем задания на работу, уже в семь часов утра. И сразу же начал стучать изо всей силы молотком по куску висячей рельсы. Таким путем он извещал всех, что главный начальник деревни на месте. Но неожиданно этот металлический звон почему-то оборвался. Оказалось, «Пудик» на дверях подсобного помещения увидел листок бумаги приклеенной хлебом. На нем крупным почерком кто-то в пух и прах раскритиковал его, самого бригадира, за профессиональную непригодность. Причем, в стихах. Начинались они так:

«Эй вы, хлопцы,

Все читай,

Что такое «Колупай»

Начинаю я вот так:

«Колупай» наш.

Есть дурак!..»

Далее автор обосновал свой вывод убедительными примерами грубости бригадира и его неуважения к людям, неумения подобрать работников для выполнения той или иной задачи, дать четкие указания и советы звеньевым.

Бывали случаи, когда люди соберутся на сходку к установленным восьми утра и ждут своего бригадира до одиннадцати и даже полудня.

Обо всем этом и написал неизвестный. «Пудик» тут же сорвал листок, сунул его в карман, а потом вскочил в повозку и с бешенством погнал коня в районный центр. А люди, успевшие прочитать так называемые стихи раньше своего начальника, продолжали декламировать хорошо запоминающиеся двустишия собравшимся.

Через пару часов возвратился герой анонимного произведения. Рядом с ним в телеге были представители райкома КПСС и НКВД.

Сначала кое-кто в деревне, в том числе и «Пудик», подумал, что стихи - это работа Виктора Софронкова. Недавно отслуживший срочную сержант. Сильный, крепкий, публично крутивший на турнике «солнце», он был к тому же одним из более-менее грамотных мужиков Реута. Иногда, встречаясь с бригадиром, мог в глаза бросить ему реплику или сделать замечание.

К тому же в деревне все знали, что крупные семейства Талалаевых и Софронковых уже десятилетия не только не долюбливают друг друга, но и враждуют, делая взаимные пакости.

А потому Виктора и вызвали на допрос. Однако тот категорически отказался от авторства стихов. «Все, что в них написано, чистая правда» - сказал он собеседникам из города Климовичи. - Об этом и я лично не раз говорил бригадиру. Что же касается поэзии - тут я не мастак...»

Виктора отпустили. А на другой день в район «пригласили» нашего отца - Исидора Борисовича. Причина одна: он самый грамотный в Реуте. За плечами - церковно-приходская школа. И, пожалуй, только он может писать стихотворения.

Однако папа сразу же заявил, что поэзию великих русских поэтов любит с детства и многие стихи знает наизусть. Но самому писать их не довелось.

Сотрудник НКВД в отнюдь не вежливой форме напомнил тогда нашему отцу о том, что военное образование тот получил при царе. А после Великой Октябрьской революции он, золотопогонник, категорически отказался идти в Красную Армию.

И действительно, после Первой мировой, участвуя в которой отец получил несколько боевых наград, он заявил: «Хватит! Навоевался. Ни в Красную, ни в Белую или в еще какого-то цвета армию я не пойду!» И слово свое держал. Правда, потом все же участвовал в Советско-Финском конфликте. А во время Второй мировой, после освобождения Могилевщины от гитлеровцев был вызван в горвоенкомат. Хотя отцу уже шел шестой десяток, он согласился принять участие к подготовке призывников к боевым действиям и доставке их на фронт.

«Но обо всем этом кэгэбэшник, видимо, не знал. Он советовал мне не «темнить», а признаться в том, что стишки писал я, - рассказывал мне отец позже. - Иначе, мол, будет плохо».

Когда папа увидел листок со столбиками стихов на листке, который показал ему собеседник, сразу же угадал знакомый до боли почерк. Схватившись за голову, он сказал:

- Я знаю, кто это написал...

- Так бы и сразу! - прервал папу допрашивающий. - Софронков?

- Нет… Нет... Вы понимаете... стихи написал... мой сын Миша... Ему только двенадцать годков...

Мама очень переживала за мужа. Она не раз слышала, что если вызывают в район, то человек не всегда возвращается домой. Однако ей и всем нам повезло.

Глубокой ночью пешком вернулся папа в родную хижину. Положительное влияние на праведное решение этого дела сыграла старейший работник райкома партии Азимова. Позже, когда она трудилась в городской библиотеке, не раз встречалась со «стихоплетом» Мишей Кудрявцевым. Беседовала с одаренным мальчиком, помогала ему многократно подбирать необходимую литературу, давала добрые советы. И брат мой был очень благодарен ей за все. Особенно за то, что смогла восстановить справедливость.

По рекомендации райкома партии были проверены факты, изложенные в стихах деревенского мальчишки. И они подтвердились. А потому Талалаев в должности бригадира не задержался.

Поэтом Миша в широком понятии этого слова не стал. Всю жизнь, как и отец, посвятил горняцкому делу, много лет работал в Криворожском горнорудном институте. Однако поэзию не забывал. Писал лирические стихи. Публиковался в газетах. Но чаще всего сочинял душевные, в том числе и с ироническим оттенком стихотворные послания. Их дарил Миша родным и близким людям.

А недавно многие были удивлены: лучшие стихи и тосты, знакомые им, они увидели в книге, которая издана в г. Кривом Роге. «Ай да Миша!» - говорили они. К ним присоединяюсь и я.