СОРОК ШЕСТОЙ - ГОД НЕ ПРОСТОЙ

Трудными были первые послевоенные годы. Не вернулись с фронтов Великой Отечественной большинство мужиков - главной рабочей силы деревни. Не осталось в Реуте лошадей. А потому во время посевной пахали землю самым примитивным способом. По четыре-шесть человек (в основном женщин) становились впереди плуга и тащили его с помощью веревок. А управлял этим плугом кто-то из стариков или даже подростков. И так продолжалась эта работа до тех пор, пока поочередно не были вспаханы все приусадебные наделы.

Правда, кое-кто, умудрившийся сохранить коровку, обрабатывал землю с ее помощью. Она относительно быстро становилась послушной и заменяла лошадь.

И все-таки коллективный труд был предпочтительнее. Помню, как всей деревней за один день возводили в Реуте дом. А за неделю выгоняли срубы нескольких деревянных хат.

Коллективизм в крови славян. Именно он всегда выручал, спасал в минувшие века, в годы войн и стихийных бедствий. А тут пришло новое лихолетье - страшная засуха, охватившая не только Белоруссию, Украину, но и добрую часть России. Чтобы спасти урожай, всей семьей поливали мы огород. Воду таскали не только из колодца, но и из ямы за ольшаником, что на самом краю луга. Даже четырехлетний Ваня носил водичку маленьким ведерком и поливал грядки.

К счастью, у нас была корова. Спросите любую женщину Реута, пережившую невзгоды военных и послевоенных лет, кем являлась для нее Буренка или Ласточка? И она непременно ответит: «Кормилицей!»

Чтоб хоть как-то прокормиться, мама и папа делали все возможное и невозможное, чтобы в доме был хлеб. Пекли его из грубой муки, которую делали сами. С помощью двух дубовых колод. На них были набиты железные клинки. Верхний круг вращали вручную, предварительно засыпав под него зерна. Таким путем его перетирали. К полученной муке добавлялась картошка. И вот из этого теста получались выпеченные на дубовых или кленовых листьях настоящие караваи.

Хлеб мне не нравился. Я постоянно выковыривал из отрезанного мне ломтика серо-белые кусочки картошки. Они были твердыми, похожими на мыло. А потому я их выбрасывал. Да так, чтобы не видели родители. И лишь потом жевал. Эта нелюбовь к маминым добавкам к мучному тесту преследует меня всю жизнь. Если жена, дочка или внучка сварят щи и хорошенько не растолкут в них картошку, у меня пропадает аппетит. Приходится самому уже в миске давит это «мыло» вилкой.

Местные власти разрешили сельчанам в послевоенные годы обрабатывать участки леса, где произошла вырубка деревьев. Как правило, там сеяли просо и получали неплохой урожай. Был такой лесной огород и у нас. А потому пшено в доме не переводилось. А каша из него с молочком стала для меня одним из любимых блюд. И до сих пор расстаюсь я с ним редко.

Для многих семей в деревне щавель был основной пищей. Собирали его все. И ели все. Не случайно у отдельных моих сверстников той поры повырастали солидные животы от изобильного приема пищи, сделанной из этой зелени, хотя другие части тела оставались худыми.

Никогда не забуду тех дней, когда в кустарниках под деревней или в лесу забирали мы из птичьих гнезд яйца и в консервных банках готовили из них так называемую яичницу.

Еще крепче голодали в те годы городские ребята. Поиски хоть какой-то пищи порой заканчивались для них трагически. Вот лишь один случай.

Возвращаясь домой после уроков (я уже два года учился в одной из школ города Климовичи), заглянул в сосновый бор, расположенный почти в середине районного центра. Именно здесь находилось кладбище. Привлек внимание шум детворы, собравшейся на опушке. Один из мальчишек каким-то путем сумел взобраться по скользкому стволу на высокую сосну и начал выбрасывать из гнезда голопузых птенцов грачей. Птицы давно облюбовали это местечко для поселения своей колонии. И вот на тебе. Голод заставил местных ребят нарушить не только покой усопших людей, но и семьи пернатых.

С любопытством наблюдал я, как мальчишки тут же на костре осмаливали толстеньких птенцов. А потом, разрывая их на части, лакомились добытой пищей. И все было бы хорошо, если бы...

На моих глазах один из пацанов упал с дерева и разбился. Через пару дней его похоронили на этом же кладбище.

Многим поколениям ребят, не знавшим, что такое голод, покажутся странными поступки их сверстников, ныне дедушек и прадедушек, в тяжелые для страны годы. Вот лишь один штрих.

Шел я домой из той же школы. И, как всегда, в районе железнодорожного вокзала останавливался у продовольственного магазина. Цель была одна: надышаться вкусным запахом свежих хлебобулочных изделий. А однажды, не имея в кармане ни копейки, зашел в помещение. На одной из полок увидел большую кучу толстеньких пряников. И так захотелось попробовать их. Но как?

С жадностью смотрел я на такие аппетитные кругляшки, от чего закружилась голова. Невольно возник план будущей «операции». Спрячусь вот тут, за шторой, а когда продавщица уйдет и магазин закроет, наемся пряников досыта... Но как я потом выберусь из помещения? А если поймают? Нет-нет. Лучше быть голодным, чем опозоренным. В воскресенье пойдем с Мишей на рыбалку и жирных пескарей наловим. Правда, вода уже холодновата.

Да-да, не раз, когда очень хотелось есть, выручала нас Лобжанка. Ловили мы всякую мелюзгу корзинкой или просто руками в траве или корнях лозы. А когда Миша из шелевки сам смастерил лодку, залил щели смолой, с рыбной ловлей дела улучшились. Теперь мы могли охотиться и на крупняка: щук, окуней, плотву и других особей речных жильцов. Притом до самой зимы.

Особенно интересно было «рыбачить» ночью. На мысу лодки Миша прикрепил металлическую сетку так, чтобы висела над водой. В ней разжигали костерчик из сухих палок хвойных деревьев. Огонь так освещал воду вокруг, что были видны даже мелкие рыбешки. Вот тут-то и вступало в действие необычное оружие: остро отточенные ости, насаженные на длинную палку. Ими и орудовал Миша, обнаружив рыбину. А я тихонько управлял нашим «корабликом» с помощью весла.

И вот итог. Бывали ночи, когда домой приходили мы с сумкой, набитой почти до самого верха рыбой.

Иногда со сверстниками усыпляли мы плотвичек комочками мучного теста и хлебными крошками, размешанными с борной кислотой. Рыбешки всплывали с вздутыми животами, а мы их подхватывали сачками. Однако я боялся иметь дело с ядами. Можно ведь и самому отравиться.