ВОСЬМИЛЕТНИЕ ПРИЗЫВНИКИ

Война продолжалась. Жестокая, беспощадная, кровопролитная. Продолжали по-прежнему приходить в нашу деревню и похоронки. Мужчин в Реуте почти не осталось.

Всю тяжелую работу теперь выполняли женщины. А пацаны были их помощниками. Они рубили деревья на дрова, управляли плугом, который тащили их матери. А кое-кто из них уже зарабатывал трудодни на колхозных полях.

Помню, каким уставшим возвращался домой мой старший брат Миша. Хотя работа его была не такой уж тяжелой. Во время вспашки он просто вел вдоль борозды плохо объезженного молодого коня, тащившего плуг, которым управлял паренек чуть старше Мишки. За день много километров наматывали совсем юные колхозники. И не сетовали на свою долю. Понимали хлопчики, что больше эту работу делать некому.

А тут деревню нашу взбудоражила необычная новость. Из города доставили и вручили о призыве в армию новые повестки. И не только восемнадцатилетним парубкам. Но и… мне и Пете…

Растерянная мама держала в дрожащей руке листок казенной бумаги, где предписывалось ее сыночку Кудрявцеву Александру Исидоровичу немедленно явиться в военный комиссариат для выполнения своего служебного долга.

- Это ошибка! - сделал вывод отец, ознакомившись с документом. - Шурику только восемь исполнилось.

- Почему? - возразил, улыбаясь, Миша. - Картошку чистить на полевой кухне, патроны подносить, ухаживать за ранеными. И даже в разведку ходить!.. Слышал я, что пацанам легче проникать на занятую немцами территорию… Дед Емельян рассказывал.

- Пойду в военкомат, - принял решение папа, - и все выясню.

Точно такая повестка пришла и Петьке Миронову, моему ровеснику и другу. Его мама сразу же в слезы.

- Не дам сыночка! - кричала она. - Хватит!.. Бацька погиб. Даже не знаем, где похоронен сердечный…

Услышав эти причитания, Петя тоже расстроился. Узнав о том, что такая же повестка пришла и на мое имя, он сразу же прибежал в наш дом.

- Шурка! Ходь сюды! - позвал он. И я тут же выскочил из хаты. По привычке пошли мы в ольшаник за баней, где когда-то смастерили для себя из гибких прутьев лозы подвесное сиденьице.

- Вот что я думаю, - начал Петька. - Мужиков Реута уже почти всех поубивали на войне. А теперь дошла очередь и до нас... Я не могу умирать. Один остался из мужчин. Сам понимаешь, у меня нет братьев. Только сестры... Да и матка не выдержит. После смерти бацьки она стала такой слабой... Каждый день плачет.

Слушал я Петьку Миронова и невольно вспомнились события не такие уж и далекие, когда весь наш Реут стонал от горя.

Большинство мужиков деревни, срочно призванных защищать родной край от вторгшихся на нашу землю врагов, сразу же бросили в бой на рубеже какой-то речки Прони. И больше половины из них там и полегли. Эту новость принес один из раненых во время отступления.

И все-таки мне не хотелось верить в то, что в армию начали призывать таких малых, как мы.

- Что-то тут не то! - возразил я дружку.

- Нет, Шурка! - стоял на своем Петька. - Там не ошибаются. Нам трэба утикаць в лес.

- А як мы там будем жить?

- Помнишь глубокий овраг?... Под соснами шалашик построим. А еще! лучше выкопаем под крутым берегом в яру нору... Ну там, где стрижи гнезда себе выдолбили... Ветками прикроем и замаскируем.

- А что ты будешь жрать?

- Ягоды до самых морозов не переводятся. А калина краснеет до самой весны, пока прожорливые хлесты их не повысасывают.

Петька продолжал доказывать мне, что только там нас никто не найдет. А наши мамы будут иногда навещать, принося пищу и воду.

- Собирайся! - повысил голос Петька, пока милиция не загребла. Буду ждать вон там! - дружок показал на опушку леса, куда бежит дорога прямо из деревни.

Расстались мы молча. Заманчивое предложение Петьки мне нравилось лишь возможностью романтически пожить в лесу. И одновременно что-то неспокойно было на сердце. А вдруг и правда, что пацанов тоже загребут туда, где идет война?

Невольно вспомнилась недавняя вечеринка, устроенная в одном из домов по случаю приезда с фронта раненого танкиста Андрея. Деревенские девчата, соскучившиеся по мужской ласке, не отходили от статного с обожженной шеей сержанта. Каждая из них стремилась хоть один круг пройтись в вальсе с желанным гостем, пока тот вновь не отправится туда, где стреляют.

В ходе танцев под гармошку девчонки и примкнувшие к ним молодые жены ушедших драться с врагом исполняли частушки. И столько тоски и боли было в их голосах, что невольно самому хотелось плакать. На всю жизнь остался в памяти вот такой куплет:

«Двадцать пятый год забрали.

Двадцать шостый будуць браць.

А куды таких молоденьких

Погонюць воевать?...»

Несколько раз шепотом повторил я это четверостишие, родившееся в Реуте в разгар войны. «Ба! - подумал я. - Значит, «двадцать шостый буцуць браць». Стало быть, восемнадцатилетних. А мне только девятый пошел. Значит, папа мой прав. Кто-то в военкомате ошибся на целых десять лет».

Вскоре из районного центра возвратился отец. Его лицо осветила улыбка. Путаница произошла во время переписи всего мужского населения Реута.

В годы оккупации в связи с частыми выездами в спасительный лес многие семейные документы у нас были утеряны. В том числе метрические свидетельства о рождении брата Миши и меня. Восстанавливая их после изгнания немцев, мама назвала приблизительные даты рождения своих сыновей. И ... поубавила сыночкам по два годика. Таким образом, в новом документе появилась и новая дата рождения - 14 августа 1938 г.

Прошло много лет. Я уже закончил в Климовичах десятилетку, а потом и военное училище в Киеве и стал офицером. И вдруг узнаю, что старые свидетельства нашлись. Обнаружили их якобы в какой-то железной коробке на чердаке дома.

Миша свои документы, хотя и поздно, но восстановил. А я вот так и остался на два года и семнадцать дней моложе, чем указано в первой метрической записи.

На мать я нисколько не обиделся. Она ведь осознанно хоть на пару лет решила «отсрочить» мой призыв в армию. Крепко напугали ее события многих военных лет: Первая мировая, Гражданская война, Финско-Советский конфликт и особенно Великая Отечественная с фашистскими захватчиками. Сколько людей полегло! Особенно в 1941 - 1943 годы. А тут еще нелепая ошибка военкомата, сделавшая ее сыночка на десять лет старше.

Во время выписывания мне нового свидетельства о рождении была допущена еще одна оплошность. Имя отца моего Исидор. Значит, я должен быть Исидоровичем. Но в восстановленных метриках оказался я - Сидировичем. Кто-то тогда же неуклюже «подправил» мою неграмотную маму (она не умела даже подписываться), записав отчество без трудно воспринимающейся на слух буквы «И».

С улыбкой вспоминаю порой свой первый «призыв» в армию. Очень жалел я в юности, что родился слишком поздно и не успел повоевать с немцами. Но кто знает, что ждет нас впереди. И хотя я давно в отставке, свою офицерскую шинель и тревожный чемоданчик берегу. В мире всегда неспокойно. А вдруг придется опять становить в строй.