РАНЕНЫЙ ПОРОСЕНОК И КУРИЦА «ПАРТИЗАНКА»

Очередной раз, спешно покидая свой дом, мои родители больше всего думали о том, как спасти детей. Все остальное было не таким значительным.
Вот и в тот день, боясь попасть в поле зрения «карателей», выехали в лес налегке. Правда, прихватили только небольшой запас продуктов. А вот трех подсвинков и кур временно покинули. К счастью, в последний момент открыли дыру под дверью сарая и окошко для лазания наших пернатых.
Уже несколько дней проживали мы в знакомом овраге, пересекающем дремучую чащу. Спали на телеге под ветвями старой ели. Внизу привязанная за ногу к стволу дерева курица порой будила нас своими вскрикиваниями. Видимо, пугали ее разные лесные шорохи. Однажды Миша уже спасал квохтушку от немца. И оставить ее беззащитной в деревне никак не мог. Когда наша Рыжуха с наполненным возком уже тронулась в дальний путь, братишка последним вскочил в него, держа под мышкой курицу.
- Как же там наши поросята? - переживала мама.- Уже почти неделю некормленые. Живы ли?
- Выживут, если не постреляют, - ответил тоже озабоченный папа. И он был прав. В летнюю пору домашние животные могут самостоятельно найти себе пищу. Это всем известная истина.
Однако на другой день один из мужиков, тайно побывавший у самой деревни, принес нерадостную весть. Оказывается, в Реуте опять «хозяйничали» немецкие солдаты.
- Сам видел, как по твоим свиньям фрицы стреляли, - рассказывал маме гость. - Поросята копались на лугу за ольшаником. Целую очередь по ним дал, гад! Хотел я пальнуть по немцу из ружья, но было далековато.
Расстроенная, мама не находила себе места. Она металась вокруг телеги, проклиная фашистских захватчиков. С таким трудом через родственников достала она трех крохотных парсючков в соседней деревне. Надеялась, выкормит. Тем более, что немцы давно не заглядывали в деревню.
На следующий день у мамы созрел рискованный план: ночью сходить в деревню и посмотреть: как там в доме и возле него, уцелело ли хоть что-то из живности? С собой она решила взять меня. «Маленький, шустрый, Шурик мне поможет», - сказала отцу. И тот согласился.
И вот мы покидаем свое лесное жилище. Вышли засветло. Незаметно надвинулась темнота. Когда вброд перешли Лобжанку, наш Реут почти поглотила ночь. И как-то непривычно было воспринимать родную деревню без лая собак, голосистой гармошки и веселых голосов молодых парочек, обычно в эту пору гуляющих на околице.
Во двор решили зайти с огорода. Тихонько пересекли полоску картофляника, открыли дверцу и оказались у сарая. Слава Богу, замки на месте. Вот только не слышно голосов хрюшечек. Обычно, услышав своим внутренним чутьем присутствие мамы, их главной кормилицы, они дружно отзываются. А тут – тишина…
Открыв замок, мы вошли в сарай. Небольшой кучкой куры сидят на своих местах под потолком. А поросят нет.
Огорченные, вошли в дом наощупь проверили: все ли на месте. Нам повезло. Никто ничего не своровал. Вернее сказать, и воровать то было нечего. Однако в кладовой еще оставалось зерно в бочке, а в мешке - мука.
Выходя из хаты, мы о чем-то заговорили с мамой. И вдруг услышали: "Хрю! Хрю!" Мы замерли. Знакомый голос повторился.
- Под сенями!- чуть не вскричала мама и начала чмокать ртом, издавая звуки, к которым привыкли поросята с первых дней  их кормежки. Однако поросеночек опять замолчал.
- Сынок! Лезь к нему! - попросила мама. Ты тоненький - просунешься. И хлебушка вот возьми, я его в кислом молоке смочила.
Продвигался вглубь на животе. Честно - скажу, боялся. Крыс, конечно. Много раз видел их и в сарае, у корытца, из которого ели свиньи, и во дворе, когда они убегали под сени.
Я тоже начал, как мама, чмокать языком. Прополз уже метров пять-шесть и вдруг рукой дотронулся до поросенка. Я сразу же сунул ему в рот кусочек хлебца, и он охотно принял этот подарок. Потом начал гладить малыша. В верхней части его тела, у самых ушей, мои пальчики нащупали что-то мягкое и вроде бы мокрое. При этом парсючок вздрогнул и отшатнулся, отодвинувшись в самый угол. Я попытался голосом привлечь его внимание. Но он не реагировал. Тогда потянул малыша за переднюю лапку. Но он уперся.
- Не хочет вылазить! - обернувшись, сообщил маме.
- Вот бутылочка с молоком. Ползи за ней! Прикорми. Он пойдет вслед за тобой.
Так я и сделал. Хлебнув молочка, парсючок захрюкал и с доверием двинулся за мной. Мама сразу же подняла подпольного узника и обнаружила на верхней стороне его шеи стреляную рану, уже покрывшуюся гноем.
- Сбежал от фрицев! - сказала мама. - Какой молодец! Она протерла больное место на теле четвероногого страдальца, и вскоре мы тронулись в обратный путь. Однако нести кабанчика было тяжело. И мама, постоянно чмокая губами, опустила его на землю, вновь подсунув под мордочку кусочек хлеба.
- Пошли! Пошли! Больше тебя никто не обидит, -проговорила она.
И случилось чудо! Перепуганный, ослабший, к тому же раненый в шею поросеночек побежал за нами как щенок. В речке мама промыла его рану еще раз и насухо протерла платочком.
Через час мы уже были на месте. В наше лесное жилище пришло пополнение. «Теперь и хохлатке будет веселее, - размышлял я. - А то ей так скучно».
Несколько раз, когда мы ее отвязывали, курочка исчезала на сутки  двое. Мы уже считали, что ястреб ее утащил. Однако птица всегда возвращалась. Правда, однажды вернулась она всклокоченной и крепко помятой. Видимо, дралась с ястребом и все-таки вырвалась на свободу. Такое мужество проявляла она и прежде, в деревне. Какая-то хищная птица пыталась похитить цыпленка. И уже схватила его, но не тут-то было. Взлетев метра на полтора над землей, она так долбанула похитителя, что тот отпустил свою добычу.
И раненый поросенок, и курица, которую назвали мы не случайно «партизанкой», оставались с нами в лесу до самого освобождения села от фашистских захватчиков.