«СХОВАЙТЕ МЕНЯ В СЕНЕ!»

Через считанные секунды я оказался на его обратной стороне поднялся на плетенный из прутьев лещины забор, спустился на землю и помчался в знакомом направлении. Вот уже и огромные колхозные сараи. Раньше в них было много живности: коров и телят, лошадей и кур. Теперь они пустые, даже двери давно не закрывают. Перед оккупацией лошадей и кур раздали колхозникам, коров и телят угнали на восток. А потому эти объемные постройки вызывали щемящую боль.
За сараями появились сосенки. Оказавшись в их окружении, сразу же обнаружил узенькую тропинку, ведущую к полю,  и засеменил по ней.
Когда моя гибкая фигурка достигла пожелтевшего жита, неожиданно раздалась команда: "Хальт!" Оглянувшись, увидел огромного немецкого солдата, державшего в руках оружие. И тут же вынырнули из-за куста еще двое фрицев.
- Хальт! Хальт!  - теперь солдаты кричали почти одновременно. Однако я так припустил по дорожке, как никогда в жизни не бегал.
Позади раздался выстрел. Я упал, но тут же поднялся. Бежать по житу, которое было выше меня, стало труднее. Приходилось постоянно держать впереди руку, освобождая проход для скорейшего продвижения вперед.
А выстрелы продолжались. Удирал я от немцев не прямо, а зигзагами. Помогло наставление Миши. Однажды забрались мы за сливами вместе с другими хлопцами из нашей деревни в чужой сад. Когда уже все карманы были набиты пахучими мягкими фруктами, хозяин обнаружил нас. Мы разбежались. Вдогонку нам полетели камни, величиной с куриное яйцо. Миша бежал впереди, но не прямо, а все время вилял из стороны в сторону, а потому я от него не отставал. Когда мы удалились и опасность нам уже не угрожала, я спросил брата, почему он так следовал. И он ответил: «Дурачок, именно по кривой надо уходить и от камня, и от пули. Тогда будет больше шансов спастись».
«Спасибо, брат, за урок!», - благодарил я Мишу, все дальше и дальше удаляясь в глубь поля.
Одиночные выстрелы закончились. Я чуть сбавил скорость. Оглянувшись, увидел, что погони за мной нет. И пошел шагом.
Откуда тут немцы? Что они делают? Эти вопросы не давали покоя. В засаде находились, конечно. К такому выводу пришел я. Видимо, выслеживают отставших солдат нашей армии. Ведь многие из них были ранены и до сих пор отлеживаются в деревнях, чтобы набраться сил, догнать свои части и продолжить борьбу с захватчиками. А может караулят приход в деревню партизан?
Через каждые метров сто я оглядывался. А вдруг немцы схитрили: пошли наперерез и встретят меня на окраине поля? Тогда опять придется нырять в спасительное жито, где я практически не виден. Соленые капли пота стекали по лбу и щекам. Но вот поле пошло под уклон. А внизу, за канавой, начнется луг. Кстати, эта канава была мне хорошо знакома, ибо в ней водились дикие утки. То ли по ошибке, то ли по какой-то-другой причине нередко прилетали они в гости к тетке Дуньке, жены родного брата нашей мамы, которая держала домашних уток.
Дядька Стефан! Летом 1941-го в форме красноармейца заходил к нам с загипсованной правой рукой. Долго рассказывал о боях, в которых участвовал с первых недель войны. Как раненому, не способному держать в руках оружие, командир и разрешил ему на пару суток повидать родных.
-  Ну, бывайте!  - прощался с нами дядька.
-  Скорей выздоравливай да вяртайся домой!  - целовала брата мама.
-  Не знаю!.. Не знаю!..  - с тревогой в голосе отвечал он. Будто чувствовал, что не вернется с войны никогда.
Еще издали я увидел возок с сеном, возвышающийся на лугу.
- Что с тобой, Шурик? - спросила мама, когда я уже был на месте и упал на одеяло, на котором сидел братик Ванечка. Моя голова, рубашка и даже коротенькие штанишки были мокрые.
- Ты что? Провалился в канаве?
- Нет! Нет! - возразил я. - Немцы за мной гнались... Они стреляли, когда я бежал... Сховайте меня в сене!
Побросав грабли и вилы, все замерли и с удивлением слушали мой рассказ о приключениях сегодняшнего дня.
- Значит, корову застрелили фашисты? - переспросила мама. - А ты перепугался и прибежал к нам... Бедный мальчик!.. Пожалела я тебя. Ты крепко спал. А надо бы забрать... Гуртом трэба держаться. Идет война... Будь она проклята!
Вскоре Рыжуху, поедавшую зеленую отаву на первых квадратах раннего сенокоса, привели к возку и запрягли. Ванечку и меня подняли наверх. Мама укутала нас, как я просил, с помощью сена, да так, что едва просматривалось голубое небо.
Прошло несколько недель. От страха я долго не мог отойти. Всюду мерещились немецкие солдаты. Я стал плохо- спать, покрывался холодным потом. Мать и отец переживали за меня, ночами проверяли мое состояние у кровати. Несколько раз они даже слышали, как я разговаривал во сне, что-то бессвязно бормотал про немцев, которые хотели меня застрелить, как ту корову у дуба.
Дважды водила меня мама на окраину нашей деревни к какой-то бабке. Сельская знахарка сухонькой ручкой водила по моей голове, приговаривая, что-то шептала. И я потихоньку начал избавляться от страха. Хотя по-прежнему иногда писался в постели. Миша смеялся, дразнил меня. А мама, понимая, что происходит это от перенесенного испуга, всегда защищала, вывешивая на забор для просушки подмоченную простынь.