ЗАЧЕМ УБИВАЮТ ЛЮДЕЙ?

Их вели под конвоем по широкому большаку, пересекавшему колхозное поле почти от самого районного центра до соснового леса. И было их, обреченных на смерть, очень много. Даже видавшие виды высокие березы, стоявшие десятилетия по сторонам, казалось, содрогаются от ужаса. Седые, согнувшиеся старики и старухи, женщины, подростки, одинокие мамаши, прижимавшие к груди младенцев, целые еврейские семьи брели по исхоженной дороге. Некоторые были босые, хотя уже случались заморозки, в порванной одежде. Слышался детский плач, рыдания, чей-то глухой кашель. Все это сливалось в единый тревожный звук - звук великой печали и горя людского.
А с двух сторон и сзади шли немецкие солдаты и полицаи. Острые штыки винтовок и черные стволы автоматов едва ли не впивались в спины и плечи бредущих.
Замыкали колонну две подводы, на которых ехали офицеры. Это по их команде ослабших и немощных, которые уже не могли самостоятельно передвигаться, сначала выводили из так называемого строя, а через несколько минут расстреливали и оставляли на обочине.
Некоторые односельчане с опаской наблюдали за этой процессией: куда их ведут, в чем виноваты люди? Эти и другие вопросы задавал себе каждый. Особенно больно было видеть среди конвоиров в полицейской форме своего деревенского парня с винтовкой в руках - Алешку Грузда. Он шел так, будто совершает «героический» поступок: откинув голову чуть назад, с нахальным и самоуверенным взглядом лица, полным презрения к толпе узников.
Колонна, за которой мы следили с Мишей с одинокого кучерявого дерева, сохранившегося в поле неподалеку от деревни, уже удалилась на значительное расстояние. Понимая друг друга с полу-взгляда, побежали к большаку. Немало следов осталось на дороге: какие-то тряпочки и полотенца, одинокий порванный ботинок, детские игрушки... Почему-то было страшно от всего увиденного. Мама недавно узнала от своей сестры Марии, побывавшей в городе, о том, что повсеместно немцы отлавливают евреев, а потом расстреливают их. И я спросил:
- Зачем убивают людей?
Однако брат только приподнял плечи. Он остановился, дотянулся рукой до поломанной деревянной игрушки, долго смотрел на нее, а потом на меня.
- И дети среди них, - сказал он, - такие же, как и мы. Что с ними будет?... Игрушки им, наверное, уже не нужны.
На другой день вся наша деревня знала о страшной трагедии, происшедшей в нескольких километрах от Реута.
...Был уже полдень. Темно-синие облака закрыли солнце. Смолкли птичьи голоса. Только грубая брань полицаев и удушающий плач детей нарушали тишину леса. Уставшие, изможденные пленники в большинстве своем лежали на желтых иголках хвои, укутавших землю. И лишь некоторые, сгорбившись, стояли, прижавшись к деревьям. И все испуганно смотрели по сторонам.
Алешка Грузд, попыхивая сигареткой, которую стрельнул у немецкого солдата, сидел на пеньке и жадно всматривался в каждого. Нет, не знакомых искал он. Интересовали полицая драгоценности. Его взгляд остановился на молодой женщине в голубом платочке на плечах.
- Эй, жидовка, иди сюды! - приказал он. Побелев от страха, женщина встала. Ее шаги были неуверенными. Все сидевшие и лежавшие повернули головы в сторону полицая, к которому шла несчастная. Вот она споткнулась о ногу лежащего старика, извинилась и еще медленнее приближалась к Грузду.
- Пошевеливайся! - опять послышался голос полицая. - Ты же, рыжая, пока что не труп, а то я помогу... - Грузд приподнял винтовку.
Женщина остановилась метрах в двух, одной рукой придерживая платочек на шее. И тут полицай делает резкое движение - и в его руке оказывается красивое ожерелье. Никто из немцев и полицаев этого даже не заметил. Спрятав добычу в карман, Грузд вытер руки о платочек и швырнул его в лицо женщине: «Я вот думал, - сказал он, - что ты хочешь удавиться. Потерпи. Еще успеешь... Ха-ха-ха!...»
Со стороны деревни послышался шум мотора машины и внезапно затих. Через минуту все увидели приближающегося солдата:
- Ком гер! - прокричал он. - Шнель... Шнель!
Несколько солдат и полицейских вместе с прибежавшим бросились к машине. Оказалось, что та застряла в ямке с водой. Быстро вытащив ее, пришедшие на помощь докатили автомобиль до места. Водитель шустро открыл дверцу - и все увидели немецкого офицера со свастикой на рукаве. Подбежавший обер-лейтенант дико крикнул: «Ауфштеен!» и начал свой доклад, ожидаемому гостю. Люди смотрели на этого сухопарого эсесовца с ненавистью и страхом.
Даже не взглянув на толпу, он приказал построить охранников, чтобы провести инструктаж. А затем направился в сторону Лысой горы. Там уже была вырыта глубокая и обширная яма. Неподалеку лежали заготовленные полицаями дрова и сухие доски штакетника, сорванные с заборов сельских усадеб.
...Их отбирали по десять человек. Сначала мужчин. Раздевая догола. При этом распорядились складывать все вещи в отдельности: драгоценности на разостланную плащ-палатку, обувь - в одном ряду, брюки - в другом, рубашки - в третьем и т.д. Затем под усиленной охраной голых подводили к яме, предварительно приказав держать руки за шеей. Слышалась крикливая, очень похожая на собачий лай команда обер-лейтенанта - и десять немцев и полицейских приближались к стоящим на длинной доске обреченным. Еще одна короткая команда немецкого офицера - и раздавались почти одновременно выстрелы из разных видов оружия в затылок. Убитые падали, а те которые сваливались в сторону, изверги сапогами сталкивали в яму.
Когда все расстрелянные лежали неподвижно в братской могиле, обер-лейтенант обошел ее, внимательно оглядывая лежащие там тела. Вдруг ему показалось, что кто-то внизу шевельнулся. Быстро, со злостью он вырвал автомат их рук солдата и дал длинную очередь по кровавой яме.
Расстрел евреев продолжался, в толпе остались одни женщины и дети. И вдруг один из подростков лет пятнадцати бросился бежать. Несколько выстрелов прозвучало вслед. Но мальчишка, к счастью, не упал. И тут же за ним вдогонку бросился Грузд. Высокий, здоровенный детина остервенело, как волк за ягненком, гнался за пареньком. Мальчишку спасали колючие ветки ежевики, за которые чаще цеплялся бандит, и он начал отставать. И тут Грузд увидел односельчанина на лошади.
- Слазь! - приказал он, наставив на него автомат. - Тут надо одного жиденка догнать...
Старик нехотя слез с коня, а полицай, вскочив на него, вихрем помчался вслед за убегающим. Теперь силы были неравными. Тем более лес становился совсем редким. И Грузд догнал свою жертву.
- Дяденька, не надо! - взмолился под копытами лошади мальчишка, а потом приподнялся. Однако соскочивший на землю полицай сбил его страшным ударом по голове.
Не прошло и четверти часа, как немцы увидели своего подсобника верхом на лошади. Он крепко держался за веревку у пояса, оба конца которой тянулись по земле. Даже видавшие виды гитлеровцы пришли в изумление: за лошадью с петлей на шее лежал окровавленный и бездыханный мальчишка.
Расстрел продолжался. Мужчины умирали молча. Женщины были в истерике, их доставляли полицаи к яме силой. Видимо, по этой причине обер-лейтенант решил ускорить экзекуцию: расстреливать людей по двадцать человек.
Издевательствам этих зверей на двух ногах не было предела. Обер-лейтенант, наверное, решил поразвлечь себя и своих сообщников. Когда очередная партия стояла на окровавленной доске у ямы, уже наполовину заполненной телами предшественников, офицер обратился к приговоренным:
- Почему плякаль? Надо петь!.. Петь!
Все остолбенели. Даже полицейские. На минуту воцарилась тишина. И тут старая женщина, стоявшая в центре шеренги, гордо подняла голову и запела. Ее поддержали другие. Над мучениками в яме, по лесу зазвучала мелодия, известная на всех континентах планеты: «Вставай, проклятьем заклейменный...»
- Фойер!... Фойер! - скомандовал опешивший офицер. Его лицо будто окаменело, руки тряслись. Уже все женщины лежали в яме, а он продолжал кричать: «Фойер!»
Впервые услышав этот рассказ очевидца, одного из бывших полицейских, я плакал. Грустно мне и сейчас, когда пишу эти строки воспоминаний детства. «Мама, зачем немцы убивают людей! - спрашивал я когда-то, вернувшись с большака. - Они же не солдаты!» Мать смотрела на меня, лежащего в постели на деревянном предпечье, гладила мою голову и отвечала: «Спи, сынок! Всех не погубят кровопийцы! Нас много...».